Для своих маленьких читателей
я напишу про себя совсем коротко и просто. Как сказал герой одной моей сказки:
я появлялась, появлялась и появилась. У папы с мамой и у моей старшей сестрёнки Наташи. Потом у нас ещё родился братик Володя. Мир, в котором я появилась, мне понравился. Керосиновая лампа под стеклянным
колпаком впускала в комнату загадочные колеблющиеся тени. Известковая стенка
была расписана волшебными письменами-трещинками. «Уж я когда-нибудь разгадаю
эту тайнопись», – думала я, покачиваясь в колыбели. Летом в огороде росли
огромные подсолнухи. Они с интересом рассматривали меня, склонив вниз чёрные
головы с золотыми нимбами. А если мама с папой приводили меня в лес – чудесам не
было конца. Ах, если бы я сейчас понимала шелест берёз так, как я его понимала
тогда, сколько интересного могла бы вам рассказать! Из их шелеста запомнила
только вот что: «Никогда, никогда не переставай быть ребёнком…»
Я родилась в поселке Лавровка, память о котором едва сохранилась в смутных младенческих воспоминаниях. Тем не менее, я получила возможность взять многообещающий псевдоним по месту рождения. Мое детство прошло в маленьком, затерянном в степях северного Казахстана целинном поселке, название которого вполне соответствовало поэзии тех мест – Раздольное. Оттуда очень хорошо было видно Небо. Самыми сильными детскими впечатлениями были Деревья, Река, Небо в облаках и звездах, сказки из книжек, кино и созданные моей старшей сестрой «произведения». Наташа придумывала повести, которые записывала в общие тетрадки и сама их иллюстрировала. На тетрадке писала название: «Дарья», и ниже: «Произведение. Часть I». Помню это сладостное изумление от того, что на моих глазах, страница за страницей, создавалась книга. Думаю, от сестры я получила первый бессознательный писательский импульс. Она, закончив мединститут, ничего не писала, кроме историй болезни, а я начала писать «произведения» и не могу остановиться до сих пор.
Дома у нас царил культ книг. Папа, учитель истории, был страстным библиофилом и собрал очень большую библиотеку.
В шестнадцать лет поступила на исторический факультет Томского университета. Думаю, на этот выбор повлиял мой отец. В университете я встретила своих преподавателей и поняла: вот, какой я хочу быть – умной, эрудированной, красиво говорящей, складно рассуждающей, в общем, ученой дамой. И я стала заниматься наукой, позже закончила аспирантуру и защитила диссертацию. Однако брошенное сестрой семя стало прорастать в виде хилого, болезненного, придавленного научными занятиями ростка: на пятом курсе я начала писать беспомощные и бездарные стихи. Потом была ослепительная встреча с русской поэзией Серебряного века и традиционной японской поэзией. Поэтические предпочтения не изменились до сих пор.
На мое женское и писательское самоопределение сильно повлияла встреча с поэтом Андреем Правдой. Я писала стихи почти втайне, оберегая свое творчество от посторонних глаз. Он называл себя поэтом, не опубликовав ни одного стихотворения. И каждый новый стих читал всем, кто готов был его слушать. Такая дерзость меня поразила. Себя назвать поэтом я не смела. Кто в молодости не пишет стихов, и что, он после этого поэт? Ведь «поэт» – это Пушкин, Лермонтов, Вознесенский, на худой конец. Это: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…» – и все такое. А тут ходит мальчишеского вида студент в коротеньких обтрепанных брючках и называет себя поэтом. Андрей поставил передо мной вопрос: «быть или не быть». Я решилась быть и вышла за него замуж.
В Кемерово вместе с мужем посещали литературную мастерскую «Аз» поэта Александра Ибрагимова. Александр раскрепостил во мне жажду писать маленькие трехстишия в стиле японских хайку. «У тебя это получается», – с уверенностью сказал он. Книга моих стихов, изданная мужем мне в подарок в 2006 году, подвела черту под собственным поэтическим творчеством. Стихов теперь не пишу. Если только сами они прорвутся и потребуют «быть».
А вот со сказками расстаться не удастся, ведь я дала обет писать их так хорошо и так долго, насколько это будет возможно. В знак этого повесила второй нательный крестик на цепочку. Сама не знаю, почему я это сделала. Начинала я также с беспомощных и бездарных сказок, которые, однако, очень нравились двум моим малышам, Катеньке и Лёнечке, так что они даже защищали их от строгой и справедливой критики мужа. Я им за это благодарна. Писались они поначалу именно для них, и сыновья солидарность меня очень поддержала. Убийственная и беспощадная критика моих ранних сказок на мастерской «Аз» со стороны Александра Ибрагимова привела к бессонной ночи, тяжелому стрессу и вновь поставила передо мной вопрос: «быть или не быть». «Если я не научусь писать хорошо – я пропала». И я начала все сначала. Через пару лет Саше попалась моя самиздатовская книжка новых сказок. «Ты сделала кульбит, – сказал он, – это настоящие сказки».
Мою первую книгу «настоящих» сказок «Диковинки» профинансировал брат Владимир. А муж, работая в издательстве «Кузбасс», поддерживал, курировал и частично финансировал остальные детские книги: «История Кузбасса в рассказах для детей», «Диковинки», «Трепясток», «Что нужнее? Что вкуснее?». Потом появилась «История Сибири для детей» И что долго говорить об этом? Теперь эти сказки и книги можно почитать, посмотреть и послушать.
А с некоторых пор мне хотелось написать автобиографию, где не было бы никаких дат и внешних событий, только то, внутреннее и порой почти невыразимое, что наполняло душу и было сокровенным содержанием жизни.
Вот, я её написала:
Мое самосознание началось с младенческого чувства радости, и его отблеск лежит на всей моей последующей жизни – я легко и доверчиво отдаюсь этому чувству. Вместе с радостью присутствовало необъяснимое ощущение значимости и неизбежности моего появления. Долгое время я была уверена, что мир существует для меня и, может быть, даже появился ради меня, поэтому он так добр ко мне и прекрасен. Потом, когда оказалось, что на земле есть множество других людей, и у них по праву сущих тоже есть свой мир, до меня им нет никакого дела, уютная философская теория солипсизма рухнула – я оказалась один на один перед бездной, которую воплощали никчемность, смерть и бессмыслица. Но это произошло позже, много позже. А тогда, в блаженную пору добуквенного и дописьменного существования, я была ещё связана незримой пуповиной с таинственной добытийностью. И эта добытийность хранила память о том, что мир живой и чудесный, а бытие – благо, несущее радость. Это было тем, что я теперь называю благовестием детства. Думаю, мы все несем в себе явленно или неявленно эту благую весть детства о радости, о задуманном совершенстве мира.
В детстве меня окружали не просто небо, река, деревья, травы, а архитипические начала Бытия: Небеса, Река, Деревья и Травы. Небо над нашим степным поселком с невысокими домиками простиралось во всю ширь земли. Дневное – безоблачное, сытно-синее или в причудливо клубящихся облаках и ночное – таинственное, влекущее.
Вьюжные зимы наметали огромные сугробы прямо возле дома. Сумерки заставали нас с сестрой играющими на сугробах. Небо стремительно чернело, и на нем вспыхивали звезды. Мы ложились на снег и смотрели неотрывно на небо. И это звездное небо со снежного сугроба рождало волшебные ощущения: мы видели мерцающие, переливающиеся разными цветами большие звезды, чиркающие темноту метеориты, летящие спутники. Если долго смотреть, вдруг теряешь границу между небом и землей: или звезды опускаются, или ты возвышаешься к ним и втягиваешься бездонной далью, наполненной звездами. Снег совсем не холодит, он становится теплым, и ты вдруг ощущаешь себя глядящей в Космос из колыбели Земли. А он оживает, радостно мигая тебе звездами.
Оглядываясь на свое детство, я понимаю, что потеряла целый континент драгоценных чувств и ощущений. Все живущее во мне тонкое и слитное с невидимой первоосновой стало гаснуть и тухнуть. Началось это с того момента, когда на меня стали обрушиваться разнообразные задачи и социальные роли: школьницы, отличницы, помощницы, примерной девочки.
Но все-таки продолжало жить предчувствие счастья. Откуда оно у меня взялось? Из добытийности, наверное. Какой-нибудь закат или блеск лужи или причудливые облака рождали это предвкушение, а может, это и было счастьем причастности к красоте? У меня в голове сложился такой образ-картинка: вот иду я, иду по жизни и в какой-то момент – раз! – впереди арка, а на ней написано: «Счастье». Я прохожу под этой аркой – и все меняется вмиг: ярко вспыхивает солнце, расстилается передо мной прекрасный пейзаж, впереди брезжат очертания дворцов, садов. И слышен стук копыт. Понятно, что это принц едет встречать меня. Ни дворцов, ни принцев в жизни не случилось. Но жизнь оказалась щедра на счастливые моменты: переживание красоты природы, искусства, книги, путешествия, творчество, встречи, супружество, материнство.
Очень рано в моей жизни появилась книга, сиречь – КНИГА. Папа, как я писала, был страстным библиофилом, в доме царил культ книги. Сначала мне много читали взрослые, потом стала много читать сама. Книги, вернее то, что в них написано были чем-то вроде божественного откровения. Ведь они, как я знала, издавались в основном в Москве, столице нашей Родины, в сакральном центре, откуда истекала благодатная истина и значимое слово. Напечатанное – непререкаемо. А тот, чье слово печатали множеством тиражей – он – ого-го кто, нет, вот так: Он – ОГО-ГО Кто! Самой написать что-то и получить написанное в виде книги – нет, этого даже и представить было невозможно. Когда с меня стали опадать все школьные и университетские истины, я погрузилась в такой воинствующий скептицизм, что все напечатанное и предложенное в виде истины воспринимала как ложь.
Поиск истины оказался процессом перманентным. В наследство от детства мне осталась тайна: Тайна мира, которую мне предстоит разгадать. Ведь когда я поняла, что мир существует не для меня, надо было постичь, зачем он появился и существует. А самое главное – при чем здесь я?
Помню, что при поступлении в Университет, я предвкушала открытие Тайны – там должна я была узнать что-то важное о себе, о смысле моего существования.
Но нет, на марксистско-ленинской философии тоже твердили, что мир это просто материя, а общество состоит из производительных сил и производственных отношений. До времени я с эти мирилась. Ведь я тоже собиралась участвовать в самом-самом главном событии – строительстве коммунизма.
Но мне повезло, довольно рано попалась книжка, в которой прямо и недвусмысленно раскрывался смысл моей жизни с точки зрения марксизма-ленинизма. Там говорилось следующее: смысл истории – коммунизм, поэтому смысл существования всех людей – строить коммунизм. Некоторым повезет – и они будут жить при коммунизме, а те, кому не повезет, должны быть счастливы тем, что будут строить коммунизм для других, так сказать, унавоживать почву. Ничего другого им не остается. Спасибо автору, он рассеял мои иллюзии, и с марксизмом я рассталась навсегда. К концу университета я сохранила веру только в материализм и диалектику, потом пришлось расстаться и с ними. Потом была встреча с Востоком, которая поставила передо мной вопрос: есть Бог или нет. И когда я утвердительно ответила на этот вопрос, вернее что-то из моей глубины утвердительно ответило на это вопрос, я совсем-совсем близко, как мне показалось, подступила к разгадке тайны мира и своего существования в нем.
Помимо значительных человеческих встреч в моей жизни, были ослепительные встречи культурные: с древнерусской иконописью, японским искусством, Серебряным веком русской литературы и западноевропейской живописью второй половины 19- начала 20 века. Эти культурные явления восхищают и радуют меня до сегодняшнего дня.
А литературное творчество проснулось во мне поздно, тускло и почти безнадежно. Лежит тетрадка ранних стихов, надо бы их сжечь. Без кокетства. Ничего выдающегося там нет, Но это было бы расправой с бездарными но и безвинными стихами.
Потом были сказки, проза, публицистика, научные статьи – все то, что можно почитать в изданных книгах журналах и интернете.
В итоге я широко известный в узких кругах провинциальный писатель. Как чувствует себя широко известный в узких кругах литератор так сказать местного разлива? Каково им быть на фоне великой русской литературы, где генералы командуют ротами, поскольку велика концентрация генералов в русской словесности. В провинции, да и везде сейчас так: можно написать 20-30 книг и быть известным лишь для читателей одного издательства или вообще неизвестным. Печатный станок к услугам всех, желающих тиражировать свое творчество. А уж про интернет и говорить нечего. Кстати, у Лермонтова, например, при жизни вышла лишь одна книга стихов. А Грибоедов и вовсе написал лишь одну пьесу и с ней вошёл в русский литературный канон.
Я для себя ответила на это вопрос. И помогла мне в этом Лидия Авилова, писательница, в которую некогда был влюблен Чехов. Ее писательская карьера стремительно началась и внезапно закончилась. Размышляя на склоне лет над своей мимолетной причастностью к писательскому ремеслу, она написала в своем дневнике: «У меня был маленький стаканчик, я выпила из своего маленького стаканчика, и я благодарю». Вот, и я пью из своего маленького стаканчика. И благодарю. Кстати, о дневнике. Склонность к рефлексии, которая, наверное, и сделали меня писателем, привела еще и к тому, что у меня сложилась страсть к ведению дневников. Я вела шесть дневников: личный дневник с 1976 года и по сей день, дневник матери, духовный дневник, тетрадь для записи снов, творческий или рабочий дневник и интимный.
Мы все, назвавшиеся поэтами, писателями, живописцами, учеными и проч. допущены к Доскам Вечности. Писатель, как мне кажется, должен жить с осознанием этого. Интрига в том, что до скончания времен не узнаем, чьи письмена останутся, а чьи будут стерты. Если Богу или времени они будут угодны, то не исчезнут. А если не угодны – о чем жалеть?
Ну, вот, а хотела без пафоса…
Раз появился пафос, добавлю, более всего в жизни меня трогает проявление подлинной веры, бескомпромиссный поиск истины, жертвенность, нравственная чистота и высота духа – вобщем, то, на что у нас по обыкновению так мало сил и решимости и что не приносит никаких доходов, а даже наоборот. Тем удивительнее и драгоценнее присутствие их в мире
А если про даты, то вот: родилась в 1956 году в селе Лавровка Кокчетавской области. В 1978 году закончила исторический факультет Томского университета. В 1985 году защитила кандидатскую диссертацию. Стихи и проза публиковались в журналах «Дружба народов», «Наш современник» (Москва), «Огни Кузбасса», «После двенадцати» (Кемерово), «Врата Сибири» (Тюмень) и др. Автор двух десятков книг и учебников. Член Союза писателей России. Лауреат литературных премий « Огни Кузбасса», международной премии им. П.П. Ершова, кузбасской митрополии им. Павла Тобольского и др.
Живу в Кемерово. Пишу прозу, сказки, стихи. В Кузбасском техническом университете, где я проработала культурологом более 30 лет, в 2002 году мы с мужем создали литературную студию «Лист», которая существовала до 2011 года. Сейчас время от времени работаю в Кузбасском центре искусств.
Если ты, читатель, посчитал, мне идёт уже где-то седьмой десяток. Удивительно, но это оказывается, не повод расставаться с мечтами, творчеством и предвкушением необычайных событий.
